Задача 1
Французский философ Гельвеции сравнивал процесс познания с судом: 5 органов чувств – это 5 свидетелей, только они могут дать истину. Его оппоненты возражали ему, заявляя, что он забыл судью. Что имели ввиду оппоненты под судьей? Охарактеризуйте гносеологическую позицию Гельвеция.
Под судьей оппоненты понимали Бога.
Гельвеций материалистически решил основной вопрос философии — вопрос об отношении материи и сознания. Первичность материи и вторичность сознания являются для него чем-то аксиоматическим, то есть исходным положением, которое не нуждается в сложной системе доказательств. Исходная материалистическая позиция Гельвеция сводилась к следующему: нет ощущений без внешних вещей и их воздействия на органы чувств. Он говорит о существовании двух способностей, о двух силах, присущих человеку. Так, он пишет: «Одна — способность получать различные впечатления, производимые на нас внешними предметами; она называется физической чувствительностью. Другая — способность сохранять впечатление, произведённое на нас внешними предметами. Она называется памятью, которая есть не что иное, как длящееся, но ослабленное ощущение».
Удары Гельвеция были направлены не только против субъективного, но и против объективного идеализма. Он отчётливо уловил внутреннюю логическую связь между объективным идеализмом, исходящим из наличия духовных сил, первичных по отношению к материи, и религией. Неприятие, отрицание религии было неотделимо у Гельвеция от отрицания всех форм идеализма, субъективного и объективного. Это полное отрицание идеализма в области понимания природы было связано с твёрдым убеждением философа в том, что сознание есть свойство особо организованной материи и не может быть чем-либо иным.
Материализм Гельвеция отчётливо обнаруживается при решении им вопроса о материи и её свойствах.
Исходным началом всякой истинной философии Гельвеций считает несотворённую, бесконечную и вечную природу, частью которой является человек. Материя никогда не возникает, не уничтожается, а лишь меняет формы своего существования. Ничто во времени и пространстве не предшествует материи. Она есть начало начал.
Учение о единстве материи и движения, материи и сознания послужило философской основой атеизма Гельвеция. Он решительно отвергает существование сверхъестественных начал в мире. Возникновение и развитие природы и общества должны быть объяснены, не выходя за их пределы, не прибегая к сверхъестественным явлениям. Гельвеций приближался к правильному пониманию того, что религия есть фантастическое отражение в сознании людей их реального бытия и порождена стремлением людей к личному благу.
Задача 2
Как бы Вы оценили влияние философских взглядов Ф. Бэкона, сложившихся в атмосфере научного и культурного подъема Европы, на последующее развитие в ней науки и философии?
Для того чтобы овладеть природой и поставить ее на службу человеку, необходимо, по убеждению английского философа, в корне изменить научные методы исследования. В средние века, да и в античности, наука, говорит Бэкон, пользовалась главным образом дедуктивным методом, образцом которого является силлогистика Аристотеля. С помощью дедуктивного метода мысль движется от очевидных положений (аксиом) к частным выводам. Такой метод, по Бэкону, не является результативным, он мало подходит для познания природы. Всякое познание и всякое изобретение должны опираться на опыт, то есть должны двигаться от изучения единичных фактов к общим положениям. А такой метод носит название индуктивного. Индукция (что в переводе значит «наведение») была описана Аристотелем, но последний не придавал ей такого универсального значения, как Бэкон.
Простейшим случаем индуктивного метода является так называемая полная индукция, когда перечисляются все предметы данного класса и обнаруживается присущее им свойство. Так, может быть сделан индуктивный вывод о том, что в этом саду вся сирень белая. Однако в науке роль полной индукции не очень велика. Гораздо чаще .приходится прибегать к неполной индукции, когда на основе наблюдения конечного числа фактов делается общий вывод относительно всего класса данных явлений. Клас сический пример такого вывода — суждение «все лебеди белы»; такое суждение кажется достоверным только до тех пор, пока нам не попадается черный лебедь. Стало быть, в основе неполной индукции лежит заключение по аналогии; а оно всегда носит лишь вероятный характер, но не обладает строгой необходимостью. Пытаясь сделать метод неполной индукции по возможности более строгим и тем самым создать «истинную индукцию», Бэкон считает необходимым искать не только факты, подтверждающие определенный вывод, но и факты, опровергающие его.
Таким образом, естествознание должно пользоваться двумя средствами: перечислением и исключением, причем главное значение имеют именно исключения. Должны быть собраны по возможности все случаи, где присутствует данное явление, а затем где оно отсутствует. Если удастся найти какой-либо признак, который всегда сопровождает данное явление и который отсутствует, когда этого явления нет, то этот признак можно считать «формой», или «природой», данного явления. С помощью своего метода Бэкон, например, нашел, что «формой» теплоты является движение мельчайших частиц тела.
Творчество Бэкона оказало сильное влияние на ту общую духовную атмосферу, в которой формировались наука и философия XVII века, особенно в Англии. Не случайно бэконовский призыв обратиться к опыту и эксперименту стал лозунгом для основателей Лондонского естественнонаучного общества, куда вошли творцы новой науки — Р. Бойль, Р. Гук, И. Ньютон и др. Однако нельзя не отметить, что английский философ сделал чрезмерный акцент на эмпирических методах исследования, недооценив при этом роль рационального начала в познании, и прежде всего — математики. Поэтому развитие нового естествознания в XVII веке пошло не совсем по тому пути, который ему предначертал Бэкон. Индуктивный метод, как бы тщательно он ни был отработан, все же в конечном счете не может дать всеобщего и необходимого знания, к какому стремится наука. И хотя бэконовский призыв обратиться к опыту был услышан и поддержан -прежде всего его соотечественниками, однако экспериментально-математическое естествознание нуждалось в разработке особого типа эксперимента, который мог бы служить основой для применения математики к познанию природы.
Такой эксперимент разрабатывался в рамках механики -отрасли математики, ставшей ведущей областью нового естествознания.
Задача 3
В чем, на Ваш взгляд, отличие марксистской философии от философии Гегеля и Фейербаха?
Маркс соединил политико-экономический анализ действительности с немецкой классической философией и с критической переработкой теорий утопического социализма и коммунизма. Таким образом, источник марксизма — общественная мысль Европы. Маркс сознательно ориентируется на создание интернационального учения.
Первоначальная разработка целостного мировоззрения освещена Марксом в труде «Экономическо-философские рукописи 1844 года». Основное в работе — идея отчуждения человека. В отличие от Гегеля и Фейербаха, рассматривающих духовное отчуждение, по Марксу главным является экономическое отчуждение, или отчужденный труд (труд по принуждению, подневольный).
Маркс рассматривает его в четырех аспектах. Во-первых, рабочий использует материалы, которые в конечном счете взяты у природы, и получает в результате труда нужные для жизни предметы. Ни то, ни другое лично ему не принадлежит. Природа делается для рабочего только средством труда, а создаваемые вещи — средствами жизни, так как он получает за них деньги. Во-вторых, сам процесс труда для рабочего принудителен, поскольку рабочий не может иначе обеспечить свое существование. Рабочий и в процессе труда остается подчиненным: контроль, регулирование, управление принадлежат не ему. Поэтому только вне труда рабочий сам распоряжается собой и чувствует себя свободным. В-третьих, подневольный труд вообще отнимает у рабочего «родовую жизнь», под которой Маркс подразумевает неразрывную деятельную связь с природой, когда труд — это естественная потребность. Рабочий же относится к природе как к чуждому, даже враждебному. В-четвертых, подневольный труд порождает конкуренцию и отчуждение между людьми.
Отчужденный труд по Марксу равнозначен существованию частной собственности. Негативная оценка «атомарного индивида» и жизненной реальности совпадает у Маркса с Фейербахом, но надежд на духовный, моральный переворот Маркс не питает. Отчуждение должно быть преодолено в самой своей основе — в производственной деятельности, в уничтожении отчужденного труда.
Процесс, обратный отчуждению, присвоение человеком подлинной сущности Маркс связывает с общественными преобразованиями. Если человек начнет «производить как человек», то есть не подневольно, не ради куска хлеба, то, по Марксу, самое существенное в человеке — его «родовая сущность» — получит свободное развитие. Другими словами, труд превратится в реализацию человеком своих способностей, о чем в мире отчуждения напоминают только детские игры или творческие профессии.
Задача 4
В научной литературе отмечается, что в трудах зрелого К. Маркса недостаточно разработаны проблемы этики и общечеловеческих ценностей. Подчеркивается, в частности, что этика классического марксизма как этика классовой борьбы и диктатуры пролетариата не может быть этикой для современного этапа развития человечества.
Согласны ли Вы с таким утверждением? Аргументируйте свой ответ.
Маркс создает грандиозную по гуманистическому пафосу картину человека, живущего в единстве с природой. Гармония с природой осуществляется в деятельности, в которой человек реализует свои цели не по законам пользы, а «по законам красоты». Внутренняя природа самого человека также преобразуется: вместо отчужденных, стремящихся только к удовлетворению животных потребностей людей появляется универсально развитый, живущий в гармонии человек — таков идеальный философский образ, рисующийся Марксу в качестве ядра коммунистического идеала. Уничтожение частной собственности Маркс считает средством реализации этого идеала.
При этом Маркс не приравнивал уничтожение частной собственности к ликвидации отчуждения. Превращая всех в рабочих и осуществляя равенство всех людей в труде, заработной плате, образе жизни, личностных проявлениях теоретики уравнительного коммунизма вовсе не устраняют сам отчужденный труд. Вместо личной частной собственности возникает всеобщая частная собственность. Распространение «социального равенства» в таком виде фактически означает распространение всеобщей нищеты и резкое понижение уровня культуры. Путь такого «казарменного коммунизма» виделся Марксу неизбежным, но переходным состоянием, перерастающим в освоение всех культурных богатств, гуманизацию общественных отношений и, в итоге, освобождение труда и саморазвитие человека. Интересно отметить, что описанное Марксом отрицание частной собственности идет на основе всех исторических и культурных достижений предшествующего общества — частнособственнического.
Поскольку люди занимают фиксированное социальное место в группах — классах — по наличию или отсутствию собственности, классовые характеристики индивидов пронизывают и их образ жизни. Кроме того, люди подчинены национально-культурным условиям. Все это определяет, ограничивает индивидов. При этом возникает философская проблема: чем в реальности может и должна быть свобода для таких индивидов?
Ответ на этот вопрос Маркс дал исходя из научно-философского анализа истории следующим образом. В капиталистическом обществе накопление «возможностей свободы» или благоприятных условий для саморазвития индивидов происходит в основном в классе собственников. Чем результативнее становится производство человечества (и материальное, и духовное), чем эффективнее может быть борьба пролетариата за обретение свободы через уничтожение частной собственности и социального разделения труда. Однако такая борьба получает возможность победить только на высоком уровне развития общества.
Таким образом, Маркс преобразует проблему освобождения человека в проблему исторического развития индивидов и общества по пути к созданию идеального в социальном плане государства, в котором свобода саморазвития «обусловливается именно связью индивидов, связью, заключающейся отчасти в экономических предпосылках, отчасти в необходимой солидарности и свободного развития всех и, наконец, в универсальном характере деятельности индивидов на основе имеющихся производительных сил».
Чем глубже пролетарское движение осуществляет свою историческую миссию — уничтожение «теперешнего состояния» — тем больше возможности уничтожения людьми собственных черт «случайности» и «абстрактности», которые наличествуют в их внутреннем мире. Уничтожая социальное отчуждение и основанного на нем порядка человек развивается. Таким образом, общее решение философской проблемы смысла жизни состоит в признании необходимости участия отдельного человека в коммунистическом движении как предпосылки уничтожения существующих условий жизни и преобразования собственной человеческой природы.
В этом марксистская философия не следует образцам ни философской, ни религиозной моралистки. Ее этическая позиция состоит в признании единства практического социального преобразования мира и самопреобразования действующих, активных индивидов в универсально развитые, свободные личности.
Задача 5
Каковы сточки зрения Н. Бердяева условия, мотивы обращения к философии.
Русская философия начала XX века представляла собой сложную структуру философских реалий, включавшую философские течения, школы, персоналии. Философские концепции отражали ее национальные проблемно — тематические константы и национально — психологические особенности философского осмысления мира.
Всю жизнь философа сопровождала тоска. Это, впрочем, зависело от периодов жизни, иногда она достигала большей остроты и напряженности, иногда ослаблялась.
Тоска, в сущности, всегда есть тоска по вечности, невозможность примириться со временем. Будущее всегда приносит смерть и это не может не вызывать тоски. Будущее враждебно к вечности, как и прошлое. Н. Бердяев часто испытывал тоску в лунный вечер в прекрасном саду, в солнечный день в поле, полном колосьев, во встрече с прекрасным образом женщины, в зарождении любви. Эта счастливая обстановка вызывала чувство контраста с тьмой, уродством, тлением, которым полна жизнь. У философа всегда была настоящая болезнь времени. Он всегда предвидел в воображении конец и не хотел приспособляться к процессу, который ведет к концу, отсюда его нетерпение. Всё время есть тоска, неутолённость, смертоносность.
Философия …освобождена от тоски и скуки. Н. Бердяев стал философом…, чтобы отрешиться от невыразимой тоски обыденной жизни.
Задача 6
Чем Н. Бердяев заменяет такое понятие как бытие.
Своеобразие философского типа Н. Бердяева прежде всего в том, что он положил в основание философии не бытие, а свободу. В такой радикальной форме этого, кажется, не делал ни один философ. В свободе скрыта тайна мира. Бог захотел свободы, и отсюда произошла трагедия мира. Свобода в начале и свобода в конце. В сущности, Н. Бердяев всю жизнь пишет философию свободы, стараясь её усовершенствовать и дополнить. У философа было основное убеждение, что Бог присутствует лишь в свободе и действует лишь через свободу.
Задача 7
Что создаёт трагедию философа.
Поистине трагично положение философа. Его почти никто не любит. На протяжении всей истории культуры обнаруживается вражда к философии, и притом с самых разнообразных сторон. Философия есть самая незащищенная сторона культуры. Постоянно подвергается сомнению самая возможность философии, и каждый философ принужден начинать свое дело с защиты философии и оправдания ее возможности и плодотворности. Философия подвергается нападению сверху и снизу, ей враждебна религия, и ей враждебна наука. Она совсем не пользуется тем, что называется общественным престижем. Философ совсем не производит впечатления человека, исполняющего «социальный заказ». Первое и самое сильное нападение философии пришлось выдержать со стороны религии, и это не прекращается и до сих пор, так как, вопреки О. Конту, религия есть вечная функция человеческого духа. Именно столкновение философии и религии и создает трагедию философа. Столкновение философии и науки менее трагично. Острота столкновения философии и религии определяется тем, что религия имеет свое познавательное выражение в теологии, свою познавательную зону. Философия всегда ставила и решала те же вопросы, которые ставила и решала теология. Поэтому теологи всегда утесняли философов, нередко преследовали их и даже сжигали. Так было не только в христианском мире. Известна борьба арабских магометанских теологов против философии. Отравленный Сократ, сожженный Дж. Бруно, принужденный уехать в Голландию Декарт, отлученный от синагоги Спиноза свидетельствуют о преследованиях и мучениях, которые философии пришлось испытать от представителей религии. Философам приходилось защищаться тем, что они практиковали учение о двойной истине**. Источник мучений и преследований лежит не в самой природе религии, а в ее социальной объективации. Потом это станет ясно. Основа религии есть откровение. Откровение само по себе не сталкивается с Познанием. Откровение есть то, что открывается мне, познание есть то, что открываю я.
Задача 8
Может ли сталкиваться то, что человек открывает в познании, с тем, что открывается в религии.
Основа религии есть откровение. Откровение само по себе не сталкивается с Познанием. Откровение есть то, что открывается мне, познание есть то, что открываю я. Может ли сталкиваться то, что открываю я в познании, с тем, что открывается мне в религии? Фактически да, и это столкновение может стать трагическим для философа, ибо философ может быть верующим и признавать откровение. Но так бывает потому, что религия есть сложное социальное явление, в котором откровение Бога, т. е. чистый и первичный религиозный феномен, перемешивается с коллективной человеческой реакцией на это откровение, с человеческим использованием его для разнообразных интересов. Поэтому религия может быть социологически истолковываема. Откровение в чистом и первичном виде не есть познание и познавательных элементов в себе не содержит. Этот познавательный элемент привносится человеком, как реакция мысли на откровение.
Не только философия, но и теология есть познавательный акт человека. Теология не есть откровение, она есть вполне человеческое, а не божественное. И теология не есть индивидуальная, а социально-организованная, коллективная познавательная реакция на откровение. Из этой организованной коллективности вытекает пафос ортодоксии. Тут и происходит столкновение между философией и теологией, между мыслью индивидуальной и мыслью коллективной. Познание не есть откровение. Но откровение может иметь огромное значение для познания. Откровение для философского познания есть опыт и факт. Трансцендентность откровения есть имманентная данность для философии. Философское познание — духовно-опытное. Интуиция философа есть опыт. Теология всегда заключает в себе какую-то философию, она есть философия, легализованная религиозным коллективом, и это особенно нужно сказать про теологию христианскую. Вся теология учителей церкви заключала в себе огромную дозу философии. Восточная патристика была проникнута платонизмом и без категорий греческой философии не в силах была бы выработать христианской догматики. Западная схоластика была проникнута аристотелизмом и без категорий аристотелевской философии не могла бы выработать даже католического учения об евхаристии (субстанции и акциденции). Лабертоньер не без основания говорит, что в средневековой схоластике не философия была служанкой теологии, а теология была служанкой философии, известного, конечно, рода философии. Это верно про Фому Аквината, у которого теология была целиком подчинена аристотелевской философии. Так создается очень сложное отношение между философией и теологией. Против свободы философского познания восстают именно философские элементы теологии, принявшие догматическую форму. Философия страдает от себя же, от догматизирования некоторых элементов философии и философии известного рода. Совершенно так же мешали свободному развитию науки quasi-научные элементы Библии, библейская астрономия, геология, биология, история, наука детства человечества, а не религиозное откровение Библии в чистом виде. Религиозное откровение может быть очищено от философских и научных элементов, создававших невыносимые конфликты. Но трагизм положения философа этим облегчается, но не устраняется, так как остаются религиозные притязания самой философии, так как познание ставит себе религиозные цели.
Задача 9
В чем различие Средневековой философии и Новой философии, начавшаяся с Декарта.
Средневековая философия сознательно хотела быть христианской. Но религиозные основы можно найти у Декарта, Спинозы, Лейбница, Беркли и, конечно, в немецком идеализме. Я даже склонен думать, как ни парадоксально это на первый взгляд, что философия нового времени, и особенно немецкая философия, по своим темам и характеру мышления, более христианская, чем схоластическая средневековая философия. Средневековая схоластическая философия была греческой по основам мышления, аристотелевской или платоновской. Христианство не вошло еще внутрь мысли. В новое время, начиная с Декарта, христианство входит внутрь человеческой мысли и меняет проблематику. В центре становится человек, что есть результат совершенного христианством переворота. Греческая философия по основной своей тенденции направлена на объект, она объективная философия. Новая философия направлена на субъект, что есть результат совершенного христианством освобождения человека от власти природного мира объектов. Раскрывается проблема свободы, которая была закрыта для греческой философии. Это не значит, конечно, что немецкие философы были лучшие христиане, чем Фома Аквинат и схоластики, что их философия была вполне христианской. Лично Фома Аквинат был, конечно, более христианин, чем Кант, Фихте, Шеллинг или Гегель. Но его философия (не теология) возможна была и в мире нехристианском. Между тем как философия немецкого идеализма возможна лишь в мире христианском. Но вхождение христианства внутрь человеческой мысли и познания означает освобождение от внешнего авторитета церкви, от ограничений теологии.
Задача 10
На какой период приходятся самые великие достижения философии.
Время от времени учреждают призы за лучший очерк по вопросу: что достигнуто философией за некоторый период? Этот период обычно начинают именем какого-нибудь великого мыслителя, а завершение его видят в «настоящем». При этом предполагается, что прогресс философии ко времени данного мыслителя несомненен, что же касается дальнейших достижений, то они неясны.
Подобные вопросы выражают явное недоверие к философии того периода, который только что закончился. Создается впечатление, что мы имеем дело со скрытой формулировкой вопроса: а есть ли вообще хоть какое-то продвижение в философии за этот период? Ибо если бы мы были уверены, что достижения имеются, мы также знали бы, в чем они состоят.
Если мы относимся к прошлому менее скептически и видим в его философии непрерывный ряд развития, то оправданием такому отношению может служить лишь повышенное чувство почтительности, с которым мы рассматриваем всё, что занимает достойное место в истории. Кроме того, по крайней мере, древние философы продемонстрировали свою способность оказывать историческое влияние. Поэтому в суждениях о них имеется в виду скорее их историческая, нежели действительная значимость, особенно если мы-как это часто бывает,-не отваживаемся различать то и другое.
Очень редко наиболее способные из мыслителей считали, что результаты предшествующего философствования, включая и, классические образцы, являются несомненными. Это доказывается тем, что почти каждая новая система начинает все сначала — каждый мыслитель ищет свое собственное основание и не желает стоять на плечах предшественников. Декарт (не без причины) чувствовал, что начинает все совершенно по-новому; Спиноза верил, что его математическая форма (конечно, второстепенная) является открытием подлинного философского метода; Кант был убежден, что предложенный им путь, в конце концов, превратит философию в науку.
Я убеждена, что мы сейчас переживаем решающий поворот в философии, и наше мнение о том, что бесплодному конфликту систем пришел конец, можно оправдать вполне объективными соображениями. Уже сейчас мы обладаем методами, которые делают такие конфликты в принципе ненужными, и следует лишь решительным образом их применить. <…>
Новое зародилось в логике. Лейбниц смутно видел начало, Бертран Рассел и Готлоб Фреге проделали важную работу в последние десятилетия, но первым, кто приблизился к решающему повороту, был Людвиг Витгенштейн (в его «Логико-философском трактате», 1922).
Хорошо известно, что в последние десятилетия математики разработали новые логические методы, вначале главным образом для решения своих собственных проблем, которые не могли быть решены с помощью традиционных методов. Развитая таким образом логика обнаружила свои преимущества и в других областях и вскоре, несомненно, вытеснит старые формы. Является ли эта логика мощным средством, которое в принципе позволит нам встать над всеми философскими конфликтами? Дает ли она нам общие правила, с помощью которых все традиционные проблемы философии могут быть решены, по крайней мере принципиально?
Если все дело только в этом, то я вряд ли вправе говорить о совершенно новой ситуации. Ибо здесь был бы только постепенный, как бы технический прогресс (как, например, в том случае, когда изобретение двигателя внутреннего сгорания в конце концов решило проблему полетов). Как бы высоко мы ни ценили новые методы, понятно, что ничего фундаментального нельзя достигнуть единственно с помощью развития метода. Поворот, следовательно, необходимо объяснять не логикой самой по себе, но чем-то совершенно другим. Конечно, он был вызван логикой и сделался возможным именно благодаря ей. Однако суть дела в чем-то гораздо более глубоком, а именно в вопросе о природе самой логики.
Задача 11
Подчинения к какой области потребовали от философии после освобождения от притязаний к религии.
Философа не хотят признать свободным существом. Не успел он освободиться от подчинения религии, вернее теологии и церковной власти, как потребовали его подчинения науке. Он освобождается от власти высшего и подчиняется власти низшего. Он сдавливается между двумя силами — религии и науки — и с трудом может дышать.
Лишь краткие миги был свободен философ в своем философствовании, и в эти миги были обнаружены вершины философского творчества. Но философ есть существо всегда угрожаемое, не обеспеченное в своем самостоятельном существовании. По отношению к философу существует ressentiment. Даже университет приютил философа под тем условием, чтобы он поменьше обнаруживал свою философию, чтобы он побольше занимался чужой философией, историей философии. Не только религия, но и наука очень ревнива. У религии была своя познавательная, теологическая, конкурирующая с философией сфера. У науки тоже есть своя конкурирующая с философией, претендующая быть философской сфера. И в этой сфере происходит борьба против философии.
Философия ограничивается в своей компетенции и, наконец, совсем упраздняется, ее заменяют универсальные притязания науки. Это и есть то, что называют сиантизмом. М. Шелер говорит, что «научная» философия есть восстание рабов, т. е. восстание низшего против высшего. Философия отказалась подчиниться религии и согласилась подчиниться науке. Шелер думает, что, подчинившись вере, философия стала бы господином наук. Необходимо подчеркнуть: подчинившись вере, а не теологии, не внешнему авторитету церкви, не религии, как социальному институту. Вера есть внутренний духовный опыт и духовная жизнь, есть возрождение души, и она не может порабощать философию, она может лишь питать ее. Но в борьбе против религии авторитета, сжигавшей на костре за дерзновение познания, философия отпала от веры, как внутреннего просветления познания. Положение философа стало трагическое, да оно может быть трагическое по существу, не временно трагическое, а вечно трагическое.
Задача 12
Расскажите о верующих и неверующих философах.
Трагично положение философа неверующего, и трагично положение философа верующего. Философ неверующий есть существо с очень суженным опытом и горизонтом, сознание его закрыто для целых миров. Философское познание его очень обеднено, он принимает собственные границы за границы бытия. Бестрагичность неверующего философа очень трагична. Свобода неверующего философа есть его рабство. Под верой же мы разумеем раскрытие сознания для иных миров, для смысла бытия. Но по-иному трагично положение верующего философа. Верующий философ тоже хочет быть свободным в своем познании. И он сталкивается с социальной объективацией своей веры (авторитет церковной иерархии, авторитет теологии, которая его держит под подозрением, ограничивает, обвиняет в ересях и преследует). Это есть вечное столкновение веры, как первичного феномена, как отношения к Богу, и веры, как вторичного феномена, как социальной объективации, как отношения к религиозному коллективу. Но глубочайший трагизм не в этом. Как и всякий глубокий трагизм жизни, он переживается философом, когда он стоит перед самим собой, а не перед другими. В свободном своем познании, не допускающем никаких внешних ограничений или запретов, философ не может забыть своей веры, забыть того, что в вере ему открылось. Перед нами стоит не внешняя проблема отношения его философии к другим, представляющим религию, а внутренняя проблема отношения его философскою познания к его собственной вере, к его собственному духовному опыту, раскрывающему иные миры.
Великие философы в своем познании всегда стремились к возрождению души, философия была для них делом спасения. Таковы были индусские философы, Сократ, Платон, стоики. Плотин, Спиноза, Фихте, Гегель, Вл. Соловьев. Плотин был враждебен религии, которая учит спасению через посредника. Философская мудрость была для него делом непосредственного спасения. Между Богом философов и Богом Авраама, Исаака и Иакова всегда было не только различие, но и конфликт. Гегель в крайней форме выразил понимание философии, как высшей стадии по сравнению с религией. Трагично то, что философия не может и не хочет внешне зависеть от религии и что она истощается, удаляется от бытия, отрываясь от религиозного опыта. Философия всегда, в сущности, питалась от религиозного источника. Вся досократовская философия связана с религиозной жизнью греков. Философия Платона связана с орфизмом и мистериями. Средневековая философия сознательно хотела быть христианской. Но религиозные основы можно найти у Декарта, Спинозы, Лейбница, Беркли и, конечно, в немецком идеализме. Я даже склонен думать, как ни парадоксально это на первый взгляд, что философия нового времени, и особенно немецкая философия, по своим темам и характеру мышления, более христианская, чем схоластическая средневековая философия.
Задача 13
Расскажите об иерархических ступенях Фомы Аквината
В свободном своем познании, не допускающем никаких внешних ограничений или запретов, философ не может забыть своей веры, забыть того, что в вере ему открылось. Перед нами стоит не внешняя проблема отношения его философии к другим, представляющим религию, а внутренняя проблема отношения его философскою познания к его собственной вере, к его собственному духовному опыту, раскрывающему иные миры. Фома Аквинат решил этот вопрос через систему иерархических ступеней, в которой каждая ступень относительно самостоятельна и соподчинена высшей ступени. Философ познает так, как будто бы никакой веры нет. Христианский философ познает так, как познавал Аристотель. Но выше есть ступень теологии, которой в конечных вопросах философия иерархически соподчинена. Еще выше ступень мистического созерцания. Таким образом, томизм думает избавить от всякого трагизма философа и философию. Столкновения между философским познанием и верой не существует. Философии представляется кажущаяся свобода, в действительности же она находится в совершенном рабстве, ибо известного рода философия догматизирована. Св. Бонавентура решал вопрос иначе, у него вера просветляет интеллект, изменяет его. Эта точка зрения представляется мне более верной. Но она тоже не знает трагедии философа, трагедии познания.
Задача 14
В чем заключается предрассудок философии
Ошибочно думать, что эмоция субъективна, а мышление объективно. Ошибочно думать, что познающий лишь через интеллект соприкасается с бытием, через эмоцию же остается в своем субъективном мире. Так думает томизм, так думает рационализм, так думала почти вся греческая философия, которая стремилась перейти от мнения к знанию, так думает большая часть философов. Это старый философский предрассудок, который ныне преодолевается. М. Шелер много сделал для его преодоления, как и вся Existenz-Philosophie. В действительности можно было бы сказать и обратное. Человеческие эмоции в значительной степени социально-объективированы, совсем не субъективны. Лишь часть эмоциональной жизни субъективна и индивидуальна. Человеческое же мышление может быть очень субъективным и часто таким бывает, мышление бывает более индивидуально, чем эмоции, менее зависящим от социальной объективации, от социальных группировок, хотя тоже лишь частично. Да и смысл слов «субъективно» и «объективно» требует радикального пересмотра. Большой вопрос, субъективно ли или объективно познание истины?
Задача 15
Что кроме интеллекта необходимо для познания
Философское познание есть духовный акт, в котором действует не только интеллект, но и совокупность духовных сил человека, его эмоциональное и водящее существо. Сейчас все более и более признают, что существует эмоциональное познание. Это утверждал Паскаль, это утверждает Шелер, на этом настаивает Кейзерлинг. Предрассудок думать, что познание всегда рационально и что нерациональное не есть познание. Через чувства мы познаем гораздо больше, чем через интеллект. Замечательно, что познанию помогает не только любовь и симпатия, но иногда также ненависть и вражда. Сердце есть центральный орган целостного человеческого существа. Это есть прежде всего христианская истина. Вся оценочная сторона познания — эмоционально-сердечная. Оценке же принадлежит огромная роль в философском познании. Без оценки не познается Смысл. Познание Смысла прежде всего сердечное. В познании философском познает целостное существо человека. И потому в познание неизбежно привходит вера. Вера привходит во всякое философское познание, самое рационализированное. Она была у Декарта, у Спинозы, у Гегеля. И это одна из причин несостоятельности идеи «научной» философии., «Научная» философия есть философия лишенных философского дара и призвания. Она и выдумана для тех, кому философски нечего сказать. Она есть продукт демократизации, порождение демократического» века, в котором философия утеснена. Так называемый сиантизм не в состоянии обосновать самого факта науки, самую возможность познания человека. Ибо постановка этой проблемы выводит за пределы науки. Для сиантизма все есть объект, самый, субъект есть лишь один из объектов. Философия возможна лишь в том случае, если есть особый, отличный от научного, путь философского познания. «Научная» философия есть отрицание философии, отрицание ее первородства. Признание эмоционального познания, познания через чувство ценности, через симпатию и любовь не есть отрицание разума. Дело идет о восстановлении целостности самого разума, который в средние века, несмотря на интеллектуализм схоластики, был более целостен, так что интеллект часто обозначал дух. Философия должна не отрицать разум, а раскрыть противоречия разума и имманентно обнаружить границы его. В этом отношении учение Канта об антиномиях сохраняет свое руководящее значение. Но критерий истины не в разуме, не в интеллекте, а в целостном духе. Сердце и совесть остаются верховными органами для оценки и для познания смысла вещей. Философия не есть наука, не есть даже наука о сущностях, а есть творческое осознание духом смысла человеческого существования. Но это предполагает, что сам познающий философ несет в себе опыт о противоречиях человеческого существования и что самая трагедия философа есть путь познания. Философ, который не знает этой трагедии, обеднен и ущерблен в своем познании.
Задача 16
Что необходимо для существования философии
Философия может существовать лишь в том случае, если признается философская интуиция. И всякий значительный и подлинный философ имеет свою первородную интуицию. Но философская интуиция не из чего не выводима, она первична, в ней блеснул свет, освещающий весь процесс познания. Этой интуиции не могут заменить ни догматы религии, ни истины науки. Философское познание зависит от объема пережитого опыта, опыта всех противоречий человеческого существования, опыта трагического. Опыт человеческого существования в его полноте лежит в основе философии. В этом опыте нельзя отделить жизнь интеллектуальную от жизни эмоциональной и волевой.
Задача 17
Сущность человека заключается только в общности, в единстве человека с человеком – единстве, которое, однако, основано на реальности различия между “Я” и “Ты” (Л. Фейербах)
Задание: А что думаете Вы относительно сущности человека?
Человек, как и все предметы и существа состоит из атомов. Разумеется, он устроен гораздо сложнее, чем любой предмет. Но допустимо ли в таком случае считать, что человек имеет власть над природой, если он не что иное, как часть природы, просто несколько более развитая, чем все остальное? Или все-таки люди являются не просто природными организмами, обладая помимо материального тела еще и чем-то нематериальным — духом, душой?
Давайте рассмотрим ответ на этот вопрос с точки зрения религии.
Джон Экклз, лауреат Нобелевской премии в области нейрофизиологии, будучи эволюционистом теистического направления, утверждает, что хотя тело и мозг человека возникли в результате эволюции, «я», или душа, в каждом человеческом существе является особым творением Бога, которое Бог вкладывает в человеческий плод после зачатия и перед его рождением.
Заключая свой труд «Эволюция мозга. Создание «я», он суммирует свои представления следующим образом: «Поскольку в рамках материалистического подхода нельзя объяснить уникальность человека, Я вынужден приписывать уникальность «я» или Души сверхъестественному духовному творению. Если объяснять ее в теологических терминах, то получается следующее: каждая Душа является новым божественным творением, которое вкладывается в растущий плод в какой-то момент между зачатием и рождением. К выводу о «божественном творении» нас подводит очевидность того, что внутреннее ядро каждого отдельного человека уникально. Я не считаю приемлемым никакое другое объяснение. Здесь не годится ни генетическая уникальность с ее фантастически невозможной лотереей, ни различия в окружающей среде — они не детерминируют уникальность каждого человека, а просто видоизменяют ее. Этот вывод имеет колоссальное теологическое значение. Он существенно поддерживает нашу веру в человеческую душу и в чудесное происхождение человека в результате божественного творения. При этом признается не только Трансцендентный Бог, Создатель Космоса, Бог, в которого верил Эйнштейн, но еще и любящий Бог, Которому мы обязаны нашим существованием».
Нематериальная сущность может воздействовать на материальное тело. Бог — это Дух (Ин. 4: 24). Именно по Его слову была сотворена материя, именно Его сила, Его могущественное Слово поддерживают Вселенную, ее существование и целостность (Евр. 1: 3; 11: 3; Кол. 1: 16-17). Именно Его слово, а не просто второй закон термодинамики, контролирует механизмы, которые, в конце концов, приведут мир к его концу (2 Петр. 3: 5-7).
Что же касается человека, то Библия учит тому, что он обладает дуалистической природой. Человек — не просто плоть, то есть материя, но еще и дух. Библия не презирает человеческое тело, в отличие от некоторых религиозных и философских концепций. Материя — это благо, и человеческое тело является составной частью личности человека. В этом нас убеждает Воплощение Сына Божьего в человеческое тело. А телесное Воскресение Христа является главным догматом христианской веры.