Милан Кундера и роман “Невыносимая легкость бытия”
Роман “Невыносимая легкость бытия” был закончен М. Кундерой в эмиграции в 1982 г., издан в 1984 г. на французском, а в 1985 г. в Торонто на чешском. Зарубежная литературная критика признала это произведение одним из главных литературных событий конца века.
“Невыносимая легкость бытия” означает для писателя начало особого творческого этапа, связанного с новой культурной и языковой средой, новой читательской аудиторией. В. Новоселова в своей работе “Перевороты и романы Милана Кундеры” утверждает, что “творческие искания М. Кундеры обусловлены биографией и литературным и жизненным опытом, ибо темы романов “выбирали” его сами: экзистенциальный опыт европейца, находящегося в центре событий – это опыт самой его жизни” . “Роман – это не вероисповедание автора, а исследование того, что есть человеческая жизнь в западне, в которую превратился мир” (Кундера, М. Невыносимая легкость бытия: Роман – Санкт-Петербург: Издательский Дом “азбука-классика”, 2006. – С. 98) , – пишет М. Кундера в “Невыносимой легкости бытия”.
Этот роман, по сути, это своеобразный мир, подчиненный своим определенным законам и истинам. По мнению М. Фолиной, произведение Кундеры – это “не отображение действительности (общества, времени, исторических событий) и не индивидуальный мир романа-исповеди, дневника. Это мир романного повествования, рожденного воображением автора, который ведет игру с читателем и наслаждается этим” . Он всячески стремится подчеркнуть иллюзорность и выдуманность своего произведения.
Довольно интересно признание М. Кундера в том, что он строит свои романы на ключевых словах (мотивы и развития определенных тем в вариациях, постоянно повторяющиеся в романе), которые анализирует, изучает, определяет, развенчивает. “Основы “Невыносимой легкости бытия” – тяжесть, легкость, душа, тело, Великий поход, говно, кич, сочувствие, головокружение, сила и слабость. Благодаря их категоричному характеру, эти слова нельзя заменить синонимами. Я снова и снова должен объяснять это переводчикам, которые “в погоне за хорошим стилем” стараются избежать повторений” – признает М. Кундера .
“Невыносимая легкость бытия” – это “зрелое с точки зрения осмысления жизненного опыта и синтеза творческих исканий писателя произведение” . В этом романе наиболее ярко выражены особенности кундеровского стиля, в частности, композиции и жанровой структуры, особой манеры повествования.
Композиция
Поэтике М. Кундера свойственен “бунт против подражания реальности во имя самовластия законов художественного творчества” . Он уверен, что любой канон, даже литературный – это форма идеологии, поэтому призывает “освободить роман от автоматизма повествовательной техники, жестких правил, сделать его раскрепощенным” .
Вследствие этого стремления к “свободной форме” Кундера разработал свою особую композиционную систему, включающую в себя 7 частей новеллистического типа. В романе каждая глава ассоциируется с философскими вопросами, проблемами взаимоотношений между главными героями (“Слова непонятные”, “Улыбка Каренина”, дважды повторяются названия “Легкость и тяжесть” и “Душа и тело”) и темой кича в различных сферах общественной жизни (“Великий поход”).
Содержимое глав варьируется: от жизненной истории до эссе на волнующую автора тему, причем герои романа в данном случае уже выступают в роли “иллюстративного материала”. В работе “Роман и музыка: проблема композиции в теории романа М. Кундера” Л. И. Либская говорит о том, что “при всей самостоятельности и внутренней завершенности части романа только в комплексе могут передать суть общего замысла” , каждая глава одинаково ценна, поэтому в композиции романа нет главного и второстепенного. Связующим звенов здесь становится их тематическая общность, потому что, в отличие от повествования, тема непрерывна. Кроме того, Кундера в своей статье “Творцы и пауки” отмечает: “бетховенская система вариации” (стилистическая и жанровая разнородность письма) остается в прямом и непосредственном контакте с несколькими волновавшими меня темами, которые <…> последовательно рассматриваются с разных точек зрения”. И добавляет: “Подлинно романная мысль всегда несистематична, недисциплинированна … Писатель должен систематически дисистематизировать свою мысль” .
Интертекстуальность
По мнению В. Набокова (Набоков, В.В. Лекции по русской литературе. Чехов, Достоевский, Гоголь, Горький, Толстой, Тургенев. М., 2001), самый великий роман о любви в мировой литературе – это “Анна Каренина” Л.Н. Толстого. И именно с этим романом под мышкой пришла к Томашу Тереза. Для неё это “жалкий входной билет” (62), жалкий, поскольку Томаш ведь не знает, что книга в жизни Терезы – “опознавательный знак тайного братства” (58). Книга для Терезы в её городке была лучшим другом: “против окружающего ее мира грубости у нее было единственное оружие – книги. Они давали ей возможность иллюзорного бегства из жизни, не удовлетворявшей её, а кроме того, имели значение и некой вещи: она любила, держа книгу под мышкой, прохаживаться по улице. Книги обрели для нее то же значение, что и элегантная трость для денди минувшего века. Они отличали её от других” (56). Роднит Терезу с Анной Карениной то, что та тоже встречается с любимым, Вронским, при странных обстоятельствах. Томаш отмечает шесть случайностей встречи с Терезой, и теперь Кундера подчеркивает, что Тереза к Томашу “зашла случайно, в силу особых обстоятельств”. Анна встречается на вокзале с Вронским тоже случайно, когда кто-то попадает под поезд. Насколько важным знаком с точки зрения Терезы их взаимоотношений была эта книга, показывают ее сетования в приступе слепой ревности: “их встреча с самого начала основывалась на ошибке. “Анна Каренина”, которую она сжимала под мышкой, была фальшивым документом, которым она обманула Томаша. Они любят друг друга, и все-таки каждый из них превратил жизнь другого в ад. А то, что они любят друг друга, лишь доказывает, что изъян не в них самих, не в их поведении или неустойчивом чувстве, но в том, что они не подходят друг другу; он сильный, а она слабая” (85).
Надо помнить и о том, что приобретенный Томашом и Терезой щенок, ставший “курантами их жизни” (84) получил имя “Каренин”. Бесхитростные умозаключения Терезы приводят ее как-то раз даже к мысли, что “любовь, которая соединяет ее с Карениным, лучше той, что существует между нею и Томашем” (327). Со смертью собаки подошёл к трагическому концу и весь роман, роман Терезы и Томаша.
Ассоциация с романом Толстого имеет место также при упоминании чемодана, оставленного на вокзале, чемодана-жизни Терезы. Эпитет “большой и невероятно тяжелый” напоминает о “толстой книге” под мышкой. Книга будет толстой, ибо роман Томаша и Терезы будет долгим, закончится концом их жизни, а чемодан-жизнь Терезы будет большой и тяжелой по насыщенности событиями и насыщенности событий.
Образ чемодана открывает собой череду путешествий героев, среди которых было и изгнание за пределы Родины, и их печально закончившаяся поездка в конце романа. Контекстное поле употребления слова “чемодан” в отрывке меняется, демонстрируя нам развитие характера взаимоотношений Терезы и Томаша. Вначале чемодан находится в камере хранения, как у всякого путешественника, приехавшего в незнакомый город, где ему негде остановиться. Затем с помощью Томаша мы понимаем, что чемодан – очередная метафора, метафора “оседлости” жизни Терезы. Ни одна женщина не могла доселе остановиться у Томаша с чемоданом – значит с попыткой остаться навсегда. Более того, в следующем эпизоде чемодан приближен уже к постели, некогда холостяцкой.
Второй повторяющийся образ – рука Терезы, которой она во сне сжимала руку Томаша, он повторяется три раза. Томашу кажется это фантастичным, поскольку он не понимает еще силы любви, в которую поневоле оказался погружен, впоследствии же на страницах романа он признается, что мужчине просто спать рядом можно только с одной женщиной, единственно любимой. Для Терезы сжатая во сне чужая рука тоже много значит: “еще когда ей было восемь лет, она засыпала, сжимая руку другой и представляя себе, что держит мужчину, которого любит, мужчину её жизни. И если она сжимала во сне руку Томаша с таким упорством, мы можем понять почему: тренируясь с детства, она готовила себя к этому” (63). С помощью руки Томаша Тереза охраняет собственные сны, показывающие развитый мир бессознательного героини.
Миф, к которому с помощью размышлений Томаша обращается Кундера, миф об Эдипе, красной нитью пронизывает весь роман. Сперва Томаш рисует себя спасителем Полибом, подобравшим погибшего было младенца Эдипа, Терезу, пустившуюся в свободное плавание по жизни. Затем Терезе является инженер, напомнивший ей с помощью Софокла интимный мир Томаша. Подлинной трагедией стала для Томаша “эдипизация” его статьи, написанная в защиту демократического коммунистического режима. Эдипов комплекс, обернувшийся в пере Томаша “ослеплением коммунистов”, “вы-калыванием им глаз” (203), стоил ему потери любимой работы, ломки всей дальнейшей судьбы. В этой связи замечание конца отрывка “с метафорами шутки плохи” теряет ироничное звучание и приобретает зловещий оттенок.
Персонажи
Всех героев романа М. Кундеры можно разделить на три типа, которые выделила М. Фолина . К первому относятся реальные исторические фигуры, которые описываются практически с документальной точностью – Бетховен, Сталин или Грубин. Способ, каким эти персонажи вводятся в повествование, “можно было бы сравнить с исторической справкой” . “Некоторые в отчаянии спасались от благосклонности режима, пытавшегося одарить их почестями и тем самым принудить встать на торону новых правителей. Так, спасаясь от любви партии, умер поэт Франтишек Грубин. Министр культуры, от которого он отчаянно скрывался, настиг его уже лежавшим в гробу. Он произнес речь о его любви к Советскому Союзу. Возможно, этой нелепостью он хотел воскресить Грубина. Но мир был столь омерзителен, что никому не хотелось вставать из мертвых” (279).
Эти образы появляются на втором и либо помогают писателю впи-сать романное действие в общеевропейский контекст, представляя собой своего рода достоверный фон повествования, либо способствуют выявлению и оживлению авторских идей и рассуждений.
Второй тип персонажей “Невыносимой легкости бытия” – это вы-мышленные герои. Каждый из них воплощает в себе ту или иную авторскую идею или служит развитию сюжета. Они “подчеркнуто подчинены прихотливому настроению писателя-творца” . Так, например, одного из коллег Томаша, случайно встреченного на улице, Кундера обозначает буквой С, не считая нужным давать ему имя. Персонаж этот появляется в повествовании только для того, чтобы дополнить выдуманную писателем ситуацию, просто как деталь, и навсегда исчезает с окончанием эпизода.
“Мимолетные” образы автор, более схематичны, чем главные герои, процесс создания которых Кундера вовсе не скрывает: “Противоположность “тяжесть – легкость” есть самая загадочная и многозначительная из всех противоположностей. Я думаю о Томаше уже много лет, но лишь в свете этих раздумий увидел его явственно. Увидел, как он стоит у окна своей квартиры, смотрит поверх двора на стены супротивного дома и не знает, что делать” (6).
К третьей категории можно отнести один лишь образ – лирическое “Я” романиста, – проявляющийся во всех его произведениях, в большей или меньшей степени. Писатель по фамилии Кундера, эмигрировавший во Францию, живет, мыслит, пишет, а иногда и “действует” на страницах “своих” романов наравне с вымышленными персонажами. Таким образом, Кундера намеренно обнажает процесс создания произведения, приглашая читателя поразмышлять вместе с ним.
Тема любви
В центре “Невыносимой легкости бытия” – история отношений главных героев Томаша, видного пражского хирурга, когда-то разведенного и с тех пор принявшего решение никогда не связывать себя обязывающими отношениями с женщинами, и Терезы, с 15 лет посланной матерью, возложившей вину за свою неудавшуюся жизнь на дочь, работать официанткой в глухом городишке. Несмотря на свою любовь к Терезе, Томаш не готов отказаться от своих многочисленных любовных приключений, особенно его привлекает художница Сабина, которая после эмиграции в Швейцарию в 1986 г. составила пару с женевским преподавателем из университета. Отношение главных героев (пар: Томаш-Тереза и Сабина-Франц) обусловлены не только их жизненными позициями, но и историческими событиями, на фоне которых они развиваются. История выступает здесь как контекст, а иногда просто как фон. И, хотя Кундера “уделяет большое внимание вопросам политических взглядов героев, теме кича и событий 1968 г.” , на первом плане все же остается вопрос отношений между мужчиной и женщиной, поставленных в ту или иную ситуацию (в данном случае – в конкретную историческую ситуацию). Сомневаясь в необходимости эмигрировать на Запад после ввода в Чехословакию советских войск, Томаш думал только о Терезе: “Если Томаш и отказывался от пред-ложений швейцарца почти без колебаний, то причиной тому была Тереза” (212). Возвращаясь из эмиграции вслед за Терезой, понимая, что обратного пути уже не будет, он пишет статью о политической ситуации, “уже без его ведома текст сократили настолько, что все его рассуждения свелись к основному тезису и полностью ему разонравились” (265). Только мысли о Терезе не дают ему опустить ру-ки: “кроме нее, для него ничего не имеет значение” (287).
В романе “Невыносимая легкость бытия” тема любви является ос-новной с самого начала: руководимый чувствами, Томаш готов опускаться все ниже и ниже по ступеням общественного положения, постепенно отказываясь от амбиций, от принятого стиля жизни без обязательств; он бросает и любимую работу – все в доказательство своей любви к Терезе. После чего в конце романа сама Тереза ужасается: “Бог мой, неужто и вправду надо было дойти до самого края, чтобы поверить, что он любит ее?” (373).
Тема кича
Следующим важнейшим аспектом является понятие “кича” в романе Кундеры. Как подметил А. Зверев в статье “Герои Кундеры между пустотой и кичем”, в романе “Невыносимая легкость бытия” кич трактуется как “тип мировосприятия, характер поведения, некая общественная психология” . Концепт кича появляется в романе не сразу, но “постепенно заполняет все художественное пространство” . М. Кундера определяет кич как “эстетический идеал”, “категорическое согласие с бытием” (310), кич исключает из своего поля зрения все нереальное, небытовое. Кич, по мнению писателя, имеет установку на принятие жизни, но в довольно “суженном” варианте, из-за чего часть бытия оказывается закрытой. Кундера считает, что подобное отношение к миру интернационально, поэтому иллюстрирует кич картинами первомайской демонстрации и сценами из американской жизни (как наиболее яркой модели китча).
На уровне личности кич проявляется в преобладании чувства над разумом: “в империи кича властвует диктатура сердца” (307). Но Кундера вовсе не каждое чувство приписывает к кичу, он уточняет: “Чувство, которое порождает кич, должно быть, без сомнения, таким, чтобы его могло разделить великое множество. Кич поэтому не может строится на необычной ситуации, он держится на основных образах, запечатленных в людской памяти: неблагодарная дочь, заброшенный отец, дети, бегающие по газону, преданная родина, воспоминание о первой любви. Кич вызывает две слезы, набегающие одна за другой. Первая слеза говорит: как это прекрасно – дети, бегающие по газону. Вторая слеза говорит: как это прекрасно – умиляться вместе со всем человечеством при виде детей, бегающих по газону! Лишь эта вторая слеза делает кич кичем”(301). Кич порожден чувством, которое доступно всем, чувством “стандартным”, а не сугубо личностным, то есть основа кича – это “образ-шаблон” с определенной эмоциональной составляющей, который, возникая в нашем сознании, вызывает определенные чувства и побуждает действовать заданным образом.
Но автор не просто осуждает кич, он еще и показывает нам истоки этого явления: мотив души и тела, обезличивания, унижения и смерти, повторяющийся во снах Терезы, проводит параллель между судьбами героев и историей народа. Люди унижены передачами по радио, где транслируются тайно записанные личные разговоры. Терезины снимки с вводом войск в город рассматривают в журнале как товар. “Красота, преданный мир прошлого, отступает на задний план и человечество вступает в эру абсолютного уродства” . Целью М. Кундера было продемонстрировать в этом романе всю философскую пустоту кича: “Раньше, чем мы будем забыты, мы будем превращены в кич” (298).
Список использованной литературы
1. Зверев, А. Герои Кундеры: между пустотой и кичем // Иностранная литература. – Москва, 1993. .
2. Кандыбина, Е. Л. Кич как миропонимание в творчестве Г. Иванова и М. Кундеры // Эйхенбаумовские чтения. – Воронеж, 2004. – Вып. 5, Ч. 2.
3. Кундера, М. Невыносимая легкость бытия: Роман – Санкт-Петербург: Издательский Дом “азбука-классика”, 2006. – 384 с.
4. Кундера, М. Творцы и пауки // Иностранная литература, 1997. № 10.
5. Липская, Л. И. Роман и музыка: проблема композиции и теории романа М. Кундера // Культурологические проблемы развития региона. – Тюмень, 1999.
6. Набоков, В.В. Лекции по русской литературе. Чехов, Достоевский, Гоголь, Горький, Толстой, Тургенев. – Москва, 2001.
7. Новоселова, В. Перевороты и романы Милана Кундеры // Политика и поэтика. – Москва, 2000.
8. Фолина, М. Типы литературных персонажей в произведениях Милана Кундеры “Кинга смеха и забвения”, “Невыносимая легкость бытия” и Йозефа Шкворецкого “Чудо”, “История инженера человеческих душ” // Материалы научных чтений памяти заслуженных профессоров МГУ им. М. В. Ломоносова. – Москва, 2004.
